Тонкая,изящная, будтокитайскаястатуэтка, скаштановымиволосами, уложеннымив высокую античнуюприческу, согромными, чутьраскосымиглазами и непо-славянскисмуглой кожей,она ни на шагне отходилаот плюгавого,совершенноневзрачногомужичка в формеНКВД. Ее тонкиепальчики трепетновздрагивалина его согнутойв локте руке,а высокие скулырасцвечиваляркий румянец,стоило ей пойматьне в меру пристальныйвзгляд Саввы.
Да,он знал, чтопроизводитна женщинвпечатление.Он был из техмужчин, которыес возрастомстановятсялишь интереснее.В чем тоже ощущалосьчто-то ненасытное,азиатское, иглаза его временамиполыхали дьявольскимогнем, в которомрасплавилосьне одно дамскоесердце.Но он нервался вчужие объятия.Женщинасама по себене представляладляСаввыинтереса,еслитолькоот неене исходилсвет, заставляющийсердце быстробиться,заставляющийзабывать обосторожностии благоразумии,вынуждающийжадноловить каждыйвздох, каждыйвзглядтой, которойсужденостатьегомузой.
Рядом,будтопочуявнеладное,тяжковздохнулаПрасковья,егоразвенчаннаямуза. Здесь, наего персональнойвыставке, вокруженииуспешных ивластных, ухватившихудачу за хвост,она в своемуродливом,давно вышедшемиз модыбархатномплатьеказалась чем-тонелепым иненужным.Нечеловеком даже,а отслужившейсвой срок вещью.Под ее по-собачьипреданным, всепонимающимвзглядом Саввезахотелосьвзвыть, оттолкнутьэту женщину,убежать, чтобыне видетьбольше никогда.В чистейшемсвете новорожденноймузыКаллиопаумерла окончательно.
-Саввушка,что-то нездоровитсямне. -ГолосПрасковьи пошелтрещинками.— Головакружится, исердце щемит.Я бы домой пошла?..
Начто она рассчитывала?На то, чтоон уйдетследом за нейсо своей самойпервой, самойважной выставки?!
— Иди!— Онулыбался ейвежливо и холодно,как чужомучеловеку. А ониведь отнынеи есть чужиелюди, не осталосьмежду ниминичего, истлело,осыпалосьпеплом. —Меняк ночине жди. Самавидишь, как тутвсе...
—Вижу,Саввушка.— Впрощальномвзгляде— мольбапополамс неверием.— Изменилсяты,Саввушка.
—Изменился,Прасковья. —Нетсмысла отрицатьто, что очевидно,что зажигаетжадным огнемглаза,а ладониделаетвлажнымиот совершенномальчишескоговолнения.
—Разлюбил.— Онанеспрашивала;она сама, безего подсказки,вынесла смертныйприговор ихсемейной жизни.
—Разлюбил.— Выяснятьотношения охкак не хочется!Также, как не хочетсяни насекунду терятьиз виду своюмузу. Вдруг оназаскучаети уйдет, аон так и не узнает,как ее зовут...— Тыступай уж, Прасковья!Хочешьпопрошукого, чтобыпроводил?
— Ненужно, Саввушка,сама дойду. —Прасковьяулыбнулась,и на мгновение,всего на мгновение,ее лицо сделалосьпрежним, таким,каким Саввалюбилегомного лет назад— молодыми страстным.Воттакой он ее изапомнит! Перенесетна холстэту ееулыбку, обернетбедра шелковойшалью, распуститпшеничныеволосы по белымплечам. На память...
Какона уходила,Савва не видел,стоилолишьсказать разлюбил,какПрасковьяпересталасуществовать,исчезла, раствориласьв толпе приглашенных,освободилаот своегоутомительногоприсутствия.Да ине до того емубыло, онхотел узнатьимя своей новоймузы. Кто она?Только у однойиз муз можетбыть такаяхрупкость,такой натянутыйструной позвоночники такой изящныйразворотголовы— уТерпсихоры!
Онне ошибся! Онникогда неошибался, когдадело касалосьмуз. Провидениеи в самомделепослалоемуТерпсихору.Ее звали АннаШтерн. Еще совсемюная, но подающаянадеждыбалерина Большого,его будущаямуза. Энкавэдэшник,с которымона пришла навыставку, оказалсяне мужем и нелюбовником,а отцом.Любящим отцомединственнойдочери. ВНКВД, этойстрашной, скаждым годомнабирающейразрушительнуюсилу организации,он служил полковникоми имел немалыйвес. Это былоопасно —добиватьсядочери такогочеловека. Стоитлишь раз ошибиться,и не спасетникакая биография,в застенкахНКВДпропадалии не такие. Ноесли с умом,если на деледоказать своюпреданностьи искренность.Если хотьпопытаться...
Втот вечер Савваперекинулсясо своей Терпсихоройедва ли паройслов. Но и безслов, по однимлишь украдкойбросаемым вего сторонувзглядам, былоясно —в битвеза любовь онстанет победителем.
Увы,эта битва быладалеко не самойважной. Энкавэдэшникзвериным своимчутьем сразупочувствовалнеладное. Отего внимательного,с прищуром,взгляда разгоряченнаяобретениемновой музыкровь мигомостыла, и насмену эйфориипришло отрезвление.Легко не будет.За Терпсихорупридется сражатьсяне на жизнь, ана смерть. Онсумеет, ему невпервой...
ДомойСавва вернулся,как и обещал,на рассвете.Постоял в раздумьяхна деревянномкрыльце, послушал,как заливаетсяв тополиныхветвях какая-топтаха, а потомрешительнотолкнул дверь.Ему предстоялдо крайностинеприятныйразговор сженой. Теперьему совершенноточно нужноуйти. Невозможнодобиватьсялюбви Терпсихоры,оставаясьженатым мужчиной,просто немыслимо.
Разговоране получилось.Прасковья ушласама... Ее безжизненноетело медленнораскачивалосьна привязаннойк потолочномукрюку шелковойшали...
Послепохорон Прасковьи,торопливыхи каких-то совершеннобудничных,шелковую шальСавва оставилсебе. Он взялсяза кисть сразу,как толькозакончилисьпоминки и егодом покинулпоследнийсоболезнующий.На картине егоКаллиопа казаласьживой, молодойи игривой, шелковаяшаль цветаберлинскойлазури страстнообвивала еебедра. Еще однакартина, излучающаясвет, еще однамуза, пожертвовавшаясобой радисвоего творца.Все правильно,так и должнобыть...
*****
АрсенийрассеянногладилвзбудораженногоГрима. НатаСтрельниковаоказалась умнееи хитрее его,